Весеннее сумасшествие - Страница 49

Впрочем, я вспомнила, что не все женщины разделяют мои воззрения на моду, и поняла, что данный аргумент милиция тоже не примет в расчет. Я, хорошо знающая Светку, вижу тут несоответствия, а они не увидят. Буду думать дальше.

Дальше Светка с Нелькой довели меня до слез разговорами про одежду и ушли. Наверняка Ирина Станиславовна заметит, что Светка довела меня нарочно, дабы иметь повод ускользнуть. Ерунда все это и вранье! Логика — мерзкая штука. Значит, Светка отправляется якобы в универсам — или действительно идет туда на полчасика, — а потом без четверти одиннадцать выкручивает пробки и в темноте выталкивает Марго из окна. Меня аж заколотило, когда я представила себе эту жуткую сцену. Или сперва пытается договориться по-хорошему? Маловероятно. В этом случае Марго насторожилась бы и не дала так легко с собою справиться. А еще в солярии скрипучий пол, про что откуда-то знает Сашка. Впрочем, при чем тут Сашка? Я размышляю о Светке.

Она убивает Марго и, как ни в чем не бывало, возвращается домой, обвешанная вкусностями. Довольно спокойно реагирует на появление Наташи, сообщившей о трагедии. На следующий день пытается соблазнить Макса… Макса… я его не видела весь позавчерашний долгий вечер, вчерашний бесконечный день и сегодняшнее страшное утро… увижу ли я его еще хоть когда-нибудь, пусть издалека? Не сметь о нем, сейчас важна Светка, Светка… Она весело соблазняла Макса — это угрызяясь-то совестью? Глупости! Короче, восьмого марта Светка не слишком-то грустила, хотя, по официальной версии, только что убила однокурсницу. В тот день всем стало ясно, что главная подозреваемая — я. Но девятого, выяснив разные обстоятельства, милиция перемещает подозрения на Светку. Именно в тот день она мрачнеет и начинает по-настоящему нервничать. Именно тогда становится сама не своя. Никак не сразу после убийства, а только позавчера.

— Нелька, — обратилась я, — когда, по-твоему, Светка переменилась?

— Ну… после этих событий, — неуверенно ответила Нелька.

— Сразу или несколько позже?

— То есть?

— Мне кажется, она переменилась вовсе не седьмого, а девятого. Ты как считаешь?

— Мне трудно судить… эти дни такие безумные… они как-то смешались.

Я кивнула, поскольку ощущала то же самое.

— Вы имеете в виду, — уточнила Ирина Станиславовна, — что угрызений совести у Ивченко не было, а запаниковала она лишь тогда, когда поняла неизбежность наказания? Ведь именно девятого мы дали ей понять, что все знаем.

Я в сердцах махнула рукой. Что ни скажу, все оборачивается не так!

— Я имею в виду, что у нее не было угрызений совести, поскольку она никого не убивала. А убила бы, так они бы были. Я ведь ее знаю, правда? Полгода прожили вместе.

— Вы считаете себя настолько проницательной? — вернулась к привычной язвительности следователь.

— Не очень. Вот про Нельку, например, я не говорю, что представляю, что у нее делается внутри. Она интроверт. А у Светки представляю. Она экстраверт. Она бы не вела себя после убийства так, как она себя вела. Психологию ведь тоже нельзя сбрасывать со счетов.

— Психологию к делу не подошьешь, — заметил Сергей Михайлович. — Вот что, Маша. Отправляйтесь-ка вы к себе. Там уже наверняка свободно. Выпейте валерианочки и ложитесь поспать. Самое милое дело.

Меня откровенно выпроваживали, но я делала вид, будто не понимаю.

— Маша! — с легким раздражением обратился милиционер. — А как вы объясните предсмертную записку?

Я вздрогнула. Это действительно был камень преткновения! По версии властей, получалось так. Светка поняла, что ей не отвертеться от тюрьмы, и при получении повестки в прокуратуру в панике отравилась, предварительно объяснив свои поступки в письме. Оно действительно написано ею. Не только почерк, но и стиль — все соответствует. Разве что… нет подписи и вообще впечатление какой-то незавершенности…

— Естественно, — подтвердила Ирина Станиславовна. — Подействовало снотворное, вот Ивченко и была вынуждена отложить письмо.

И она, взяв меня за плечи, решительно вывела за порог.

Наша комната и впрямь оказалась свободна, но валерианку я пить не стала. У меня ее и не было. Сердце пронзила жгучая боль. Пока я с пеной у рта доказывала, что Светка не убийца и не самоубийца, я забывала главное. Она мертва. А теперь я почувствовала это до самой глубины души — и зарыдала, уткнувшись в подушку. Гибель Марго задела меня скорее внешне, чем внутренне. Я не любила Марго и, хотя не желала ей зла, однако и не ощущала ее страдания своими. Со Светкой было иначе. Я помнила ее веселой, жизнелюбивой, доброй. Да, у нее были недостатки — у кого их нет? Но в целом она была хорошая, я это твердо знала, хоть и не сумела сегодня вразумительно объяснить. Она умерла. Никогда она больше не обрадуется, не засмеется. Никогда. Никогда. Никогда. Отвратительное, бесповоротное, жестокое слово!

— Слушай, хватит, — услышала я над ухом. — Слишком много плакать тоже вредно. Ты уже почти час тут рыдаешь.

— Хочу и рыдаю, — всхлипывая, ответила Сашке я.

— Голова заболит.

— И пускай!

— Упиваешься своей тонкой душевной организацией? — хмыкнул он. — Мол, насколько я вас всех выше, насколько сильнее переживаю…

От неожиданности слезы перестали литься из моих глаз.

— Ты что? — удивилась я. — Нашел время смеяться.

— Боже, ну, у тебя и вид, — продолжал издеваться Сашка. — Страшнее атомной войны. Если кто посторонний зайдет, убежит в ужасе, это точно.

«Макс убежит», — испугалась я и, вскочив, рванула в ванную мыть холодной водой лицо. Когда вернулась, Сашка все еще был тут, но вредничать почему-то перестал, наоборот, взгляд его выражал явное беспокойство.